Возвращение
В начале войны юридическая ситуация в СССР была однозначна: попадая в плен, красноармейцы совершали преступление. Им грозило наказание по 193 статье Уголовного кодекса РСФСР («самовольная отлучка» или «дезертирство»), для офицеров высшая мера означала расстрел. В ходе войны последовали другие приказы, которыми военное командование четко давало понять, что не делает различия между перебежчиками и военнослужащими, которые попали в плен в результате неравного боя или окружения. Солдат Красной армии не должен был сдаться в плен, а застрелиться последним патроном.
Уже в 1941 г. были созданы специальные фильтрационные лагеря для проверки освобожденных военнопленных: некоторых действительно расстреливали, других брали под арест или отправляли обратно на фронт.
Репатриация
После окончания войны многие бывшие узники шталагов и концлагерей боялись возвращения на родину, независимо от того, являлись ли они на самом деле дезертирами, коллабораторами, участниками одного из Восточных легионов, созданных в 1942 г., или армии Власова – или ничего из вышеперечисленного. Некоторые из них пытались остаться в Германии, но Сталин заключил договоренности с главами союзных государств, репатриировать советских граждан как можно быстрее – даже против их воли. Поэтому после освобождения союзники передавали военнопленных непосредственно советским войскам.
Бывших пленных, ожидающих репатриацию, сначала собирали в специальных лагерях на территории Германии и Польши (часто это были бывшие лагеря или тюрьмы национал-социалистов) и оттуда отправляли в фильтрационные лагеря в СССР. Там они должны были объяснить, где, когда и при каких обстоятельствах попали в плен и как вели себя в плену. Допросы в основном проводились сотрудниками НКВД – нередко под применением насилия. Инструкции при этом были весьма неоднозначны и поэтому непрозрачны для обвиняемых. Само пребывание в лагере для военнопленных к тому времени уже не подлежало наказанию, но сотрудники спецслужб пользовались широкой свободой действий и решали сами, кому и чему верить.
Многие бывшие военнопленные объясняли, что были ранены или контужены и поэтому не помнили, как оказались в плену – эта версия казалась самой безопасной. Но поскольку допрашивали также о поведении других пленных, было не исключено, что кто-то другой даст обвинительные показания. Поэтому, когда бывших пленных отпускали домой, они обычно еще раз подвергались проверкой. От 15 до 20 % возвращенцев были приговорены к сроку в лагерях ГУЛАГа.
Всем бывшим военнопленным, представленным в данной выставке, пришлось пройти фильтрационные лагеря. Итоги были разные: Давида Додина после допроса в 1946 г. отпустили домой, но два года спустя арестовали и приговорили к 10 годам лагерей ГУЛАГа. Лев Мищенко был арестован непосредственно после окончания войны и сразу из Германии отправлен в исправительно-трудовой лагерь в Печоре. Ольга Головина смогла возвратиться домой, но на протяжении нескольких лет ее вызывали на допросы в НКВД. Многие рассказывают о проблемах при поиске работы и прочих трудностях в повседневной жизни. Это неудивительно, ведь во всех официальных анкетах спрашивалось о «репатриации» или «пребывании за границей». Более того, военнопленные не признавались участниками ВОВ и поэтому не имели право на различные льготы (как бесплатный проезд в общественном транспорте и надбавку к пенсии).
Даже после смерти Сталина мало что изменилось. Рассказы военнопленных о пережитом в немецком плену по-прежнему мало кого интересовали, никто не желал услышать их страдания. Эту обиду очень наглядно описывает в биографическом интервью Борис Попов. А Степан Кириянович Коваленко в письме обществу KONTAKTE-KOHTAKTbI пишет:
«Так с клеймом военнопленных пришлось жить, нести крест скорби, невнимания, непризнания. Забвения, безмерного страдания неизвестно за чьи грехи…»
Степан Кириянович Коваленко: письмо в общество KONTAKTE-KOHTAKTbI, 7 сентября 2005 г.